Он потому и Всемогущ,
Что знает каждую былинку,
Любую малую тропинку
Людской души средь тёмных кущ.
С пылинкой может говорить,
С дождинкой падающей с кручи.
Не зря зовётся Он Могучим,
Способным брать, но и дарить.
* * *
Реже встречаются лица
Тех, кто бывал мне знаком.
Скорый безудержно мчится,
Ветром, не ветерком.
Так мы летим без оглядки,
Вечно у жизни в тисках...
Старый дружок за оградкой
В ельничке, на песках.
* * *
Господом спрятаны дали —
Непроницаема гладь,
Нам только это и дали,
Что нам положено дать.
* * *
Засыпаны только борозды
Снегом. А что нам?
ВорОны горластые борзые
Слетелись поближе к домам:
Осваивают помойки,
Где можно поесть, поорать,
За шкуру цепляются стойко,
А кто этой жизни не раб?
Ходят вразвалку — отъелись,
Гадят на доски, на жесть...
Ласточки улетели,
А этим неплохо и здесь.
* * *
Жизнь коротка — аксиома —
Сознание бьёт батогом.
Выходит — мы здесь не дома,
Дом наш на месте другом.
* * *
Летят высоко журавли —
Под самыми облаками.
Я трогаю листья руками,
Которые из желтизны.
Тревожится снова душа,
Как голос гудка на причале.
Не будь на земле печали
И радость бы не пришла.
* * *
Крупная птица — ворон —
Жизнь ему статность дала.
Он не летает скоро,
Тяжек его взмах крыла.
Дремлет иль падаль долбит,
Вся такова семья.
Ворон живёт долго.
Нет, не завидую я.
* * *
Люблю дожди хоть и грустится, —
Печаль она нужна строке,
И в этом сером далеке
Качается большая птица.
Такая рань, а мне не спится,
Лист неисписанный в руке.
И сердце просится к реке —
С её открытостью проститься.
* * *
А сердцу всегда было тесно,
В дороге и вне дороги,
Менял я место на место,
Но приобрёл так немного.
Желания менял и мысли,
Копейки имел и тыщи.
Видите что добился?..
А сердце все ищет и ищет.
* * *
Летят высоко гуси,
Их гонит холодный ветер.
Все тише вода в русле,
И все заунывнее ветви.
От холода скрыться лучше —
Бездомных заметно студит...
Гуси, конечно, вернутся, —
Но в стае кого-то не будет.
* * *
Знаю многие вокзалы,
Истоптал своей их пяткой:
Пол у входа вечно залит,
Хоть его и лижут тряпкой.
Я задиристый и юный
Не писал тогда про осень...
Лучше б не ломать семью мне,
И про них не знать мне вовсе.
* * *
Только цветы отцветают.
Верно, не вечна весна:
Истина эта простая,
Многим доступна она.
Мошки какие-то в луже,
Это последний их плен.
Чем мы цветов этих хуже
Здесь на цикличной земле?
* * *
Мозги все время ворошим мы,
В тщеславия колотим жесть, —
Как хочется нам быть большими,
Гораздо больше, чем мы есть.
Не шевелить бы нам ушами,
Не увлекаться бы в игре, —
Об идальном помышляем, —
Придёт же в череп этот бред.
* * *
Я с судьбой вполне согласен —
Что могла, то и дала:
Малые кусочки счастья
С неудачами свела.
Дряни разной вдоволь видел,
И хорошее... в гробу.
Так что вовсе не в обиде
Я на данную судьбу.
* * *
Родился под этими тучами,
Которые воду льют;
Которые ветром скручены —
Опасный уют создают.
Калужина на калужине,
Куриный помет на крыльце...
Нет мне не нужны страны южные
С их бешеной мухой Це-це.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэт и еврейский язык - zaharur На вышеприведённой фотографии изображена одна из страниц записной книжки Александра Сергеевича Пушкина, взятая из книги «Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты». — 1935г.
В источнике есть фото и другой странички:
http://pushkin.niv.ru/pushkin/documents/yazyki-perevody/yazyki-perevody-006.htm
Изображения датированы самим Пушкиным 16 марта 1832 г.
В библиотеке Пушкина была книга по еврейскому языку: Hurwitz Hyman «The Elements of the Hebrew Language». London. 1829
Это проливает некоторый свет на то, откуда «солнце русской поэзии» стремилось, по крайней мере, по временам, почерпнуть живительную влагу для своего творчества :)
А как иначе? Выходит, и Пушкин не был бы в полной мере Пушкиным без обращения к этим истокам? Понятно также, что это никто никогда не собирался «собирать и публиковать». Ведь, во-первых, это корни творчества, а не его плоды, а, во-вторых, далеко не всем было бы приятно видеть в сердце русского поэта тяготение к чему-то еврейскому. Зачем наводить тень на ясное солнце? Уж лучше говорить о его арапских корнях. Это, по крайней мере, не стыдно и не помешает ему остаться подлинно русским светилом.
А, с другой стороны, как говорится, из песни слов не выкинешь, и всё тайное когда-либо соделывается явным… :) Конечно, это ещё ничего не доказывает, ведь скажет кто-нибудь: он и на французском писал, и что теперь? И всё же, любопытная деталь... Впрочем, абсолютно не важно, была ли в Пушкине еврейская кровь, или же нет. Гораздо важнее то, что в его записной книжке были такие страницы!